ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

В один из жарких дней я шла по центральной улице города. Улица витрин. Тут в ряд — магазины, аптеки, булочные и кафе со столиками на улице. В одном из них я скользнула взглядом по знакомому профилю художницы сложной и пестрой судьбы, светлые волосы небрежно заколоты, сама она похожа на птичку с маленьким изогнутым клювом, но накачанные филером губы слегка смягчают агрессивность черт.

Впрочем, свою воинственность Валерия переплавляет в пассионарность, странным образом выливающуюся в творения digital art (я не знаю, переводится ли это словосочетание на русский язык… термин компьютерное искусство для меня отчасти волапюк). Работы ее лишены страсти и огня, равнодушие на женских портретах, фон украшен завитками, причудливые цветы в избыточном многообразии. А лица героинь однотипны, черты автора легко угадываются. Лера делает автопортреты, заново и заново углубляясь в себя, при этом веки героинь почему-то опущены.

Возможно, она попросту не знает, как передать живой взгляд, или инстинктивно страшится открытых глаз, в них не будет ничего кроме экзистенциального ужаса, который Валерия тщательно скрывает? Ее профессия книжный иллюстратор, может быть серия, которую она сейчас делает, намеренно холодна и безжизненна — такой в романе сюжет.

Валерия отрывается от телефона и устремляется мне навстречу, почти опрокинув стул, сидя на котором печатала кому-то очередной ответ. Она постоянно смотрит в экран телефона, встречи с ней выматывают — непременный коктейль апероль, и Лера, впялившаяся в новости вотсапа с массой извинений при этом. Искренним голосом. Я не верю в ее искренность ни на минуту, не пытаюсь этого анализировать, просто не верю и все. Вы ведь замечали таких людей, они беспредельно и как-то аффектированно искренни, при этом вы ощущаете фальшь, а сыгранная искренность куда хуже откровенной лжи. Но сегодня особенный день, она льнет ко мне, говорит какие-то ужасные вещи… но при этом в ней ощущается внутреннее спокойствие, даже удовлетворение, какое бывает у людей с разгулявшимся комплексом жертвы.

— Меня сицилийский long-term бойфренд жестоко избил. Ночью, на улице. Сотрясение мозга, я в синяках, и тело в ушибах и ссадинах. — В общем, ушиб целой бабки, думаю я про себя.

Почему ночью она с ним на улице, а не в постели, изнемогая от эротохимии, которая их с Бенисио (здоровенный парень в татуировках с головы до ног, не раз арестованный на Сицилии за торговлю наркотиками, включая серьезные вещества, вызывающие необратимые изменения в работе мозга) объединяет и расстаться не дает. Скорее, они вместе до потери пульса накачиваются метадоном, а потом квасят друг другу морды. Валерия в этот момент счастлива, что жизнь у нее круче, чем у Модильяни, а Бенисио попросту агрессивен по натуре (он избивает иллюстраторшу в восьмой раз), рука бойца колоть привыкла. Не слабеет. Забыла предупредить, я лишена сентиментальности. По моему глубокому убеждению, мужчина, способный ударить женщину, отморозок и выродок, ничего больше.

Валерия, мешая английские и русские слова (ей нравятся оба языка, метания по странам развивают навык осваивать жизненно необходимое, отсеивая то, без чего можно обойтись) рассказывает так, будто случившееся — эпизод бурного романа, ничего из ряда вон. Я случайно узнала ее историю, возможно, она тоже обычная и такое часто бывает.

Все мы вышли из детства. Валерия вышла из очень интеллигентной семьи, о чем она говорит с гордостью. Конечно, она москвичка. О том, что родом из Баку, Валерия почему-то умалчивает. Мама — профессор-антрополог и папа — доктор медицинских наук, все регалии при нем, оба приглашены на работу в столичный университет. Валерии тогда двенадцать лет исполнилось. Василий Аркадьевич человек упорный и привык достигать цели любой ценой. Он мелкими шажками, день за днем налаживал связи с научными сообществами России, понемногу появлялись личные контакты, круг авторитетных людей, одобрительно о нем отзывавшихся, что непросто дается.

Постоянные поездки, обеды в дорогих ресторанах, за счет Василия, разумеется. Он приложил неимоверные усилия и, наконец, его авторские труды вызывают большой интерес у влиятельных коллег, это случилось! Идеи Азимова тянут на революционный подход к проблеме профилактики инфекционного менингита, они с Софьей Никитичной переезжают! Азербайджан — это совсем другое дело, защититься и получить ученые степени там легче, но жить… в общем, приехали в Москву.

— Как здорово это было!

— Что?

— Наш семейный переезд. Мои детские воспоминания упоительны. Я вообще не помню ничего плохого, устройство мозга такое. За мной мальчишки в той престижной школе, куда меня папа устроил, по пятам ходили, впервые почувствовала себя красавицей. И ты знаешь, это чудесно! Я совсем обычная, я знаю, но ведь что-то есть такое, раз трижды замужем побывала, и не забудь, я вдобавок четыре раза прямо из церкви ушла. Сбежавшая невеста четырежды! Потому что все время в поиске, но никого вытерпеть рядом не могу. — Ну да, только Бенисио, ощущающего прилив страсти после мордобоя, думаю я, но вслух не произношу. Валерия увлечена рассказом. — И та необъятная квартира в центре Москвы меня лишила комплексов, теперь все равно, где жить. Основа заложена крепкая, квартирный вопрос меня не испортил. У отца кабинет с библиотекой в две тысячи томов, у мамы отдельное пространство с сотнями книг, моя комната с девичьими секретами и первыми акварелями, я же рано начала рисовать. И огромные окна, из которых вся Москва видна, огни большого города сияли передо мной, я вечерами сидела на подоконнике и смотрела вдаль. Сейчас мои итальянские пейзажи с яркими мазками — это ведь образы тех огней, видоизмененных, но из сознания не вытравишь уже. Разномастные блики… Их мерцающие переливы звучали, эта бесконечная музыка ночи. Огни, что вели меня по жизни, я постоянно их перед собой вижу. Мой волшебный фонарь.

О детстве она рассказывает с упоением. И о том, как любили друг друга просвещенные мама с папой. Только секса у них не было, после зачатия дочери супруги о нем и не помышляли. На манер брата и сестры жили, дружеские и милые отношения. Василий Аркадьевич, как только Лере исполнилось 16 лет, решился на неожиданный для дочери поступок. День рождения, стол ломится от яств, деликатесное меню для одноклассников, набившихся в гостиную, профессорская квартира ребят смущала. Именинницу обожали тихо и тайком, взгляды вспыхивали и гасли, — а Лера пила шампанское, выслушивая бесконечные тосты, глаза ее блестели, она любила многолюдные сборища, и как чудесно, что родители это откуда-то знают!

Но вот гости разошлись, голова слегка идет кругом… именинница сидит в своей комнате на широком подоконнике, как обычно сидит перед тем, как уснуть — это ее тайный ежевечерний ритуал. Сбросив платье, она смотрит на огни, обхватив колени руками. Лера этой ночью так счастлива, невероятное блаженство переполняет ее, жизнь будет так же переливиста, как эти ежевечерние огни, всегда!

Раскрылась дверь нараспашку и вошел отец. Дверь не скрипит, в их квартире качественный ремонт, Василий об этом заботится. Он уверенным шагом пересек комнату, вот уже встал рядом и дышит ей в ухо, горячее дыхание обжигает. Лера застыла и пошевелиться не могла, будто сон.

Ладонь горстью, он вначале притронулся к дочкиному плечу, легко потрепал по щеке, прикоснулся губами ко лбу, носу, в конце концов долгий и выматывающий поцелуй, во время которого она ощутила такое странное чувство восторга! Недозволенного, противоестественного, запретного. Отец так же легко взял ее прямо на подоконнике, какое там сопротивление. Лера тонет в этой самой «химии», как она потом привыкла называть особое любовное возбуждение, сродни экстазу. Когда тело начинало жить отдельно от головы, в мозгу пульсация молотит, никаких мыслей, сознание плывет. Папа Василий, ведь так нельзя! Нельзя, нет, мы не можем! — Но он уже швырнул ее на кровать, и странная дрожь накрыла с головы до пяток. Дрожь, дотоле неизведанная.

Теперь ее вечерние мечты на подоконнике превратились в ожидание. Ожидание не запретного чего-то, а этой дрожи, мурашек по телу, блаженства. Она никак не называла происходящее словами, просто — сейчас он войдет и ей снова станет так хорошо!

После незабываемого торжества по поводу шестнадцатилетия дочери папа являлся к ней каждую ночь. И тайно, тайно — они бились друг о друга в исступленном молчании. Потом уже, когда закончилось переплетение ног и рук, когда губы отрывались от губ, он начинал говорить с воспитательной интонацией в голосе, что в происходящем с ними нет ничего, что заслуживает осуждения. Наши чувства взаимны, это чистая любовь — я люблю в тебе дочь и женщину, ты принимаешь мою власть, волю отца и мужчины. «И я люблю тебя», — добавляла Лера.

Теперь она жила вместе с тайной, притягательная смесь порочности и чистоты делала Валерию желанной, ей объяснялись в любви, речи о готовности ради нее прыгнуть с моста она выслушивала регулярно — и с неизменным равнодушием. Ей нравилось сводить с ума, ничего более. Она стала самой популярной девочкой в школе, потом высшее художественное училище, куда Лера поступила с легкостью — творческий конкурс пройден на «отлично», плюс связи отца… Она станет профессиональной художницей, это главное! Ну и, конечно, привычный рой поклонников вокруг, вроде на первый взгляд обычная девушка — невысокая, волосы собраны в пучок… но матовая гладкость кожи и то ли смеющийся, то ли приветливый влажный взгляд… словом, было в ней что-то особенное, без сомнения.

Лера почти закончила училище, впереди выпускные экзамены, ее работы принимают в престижные галереи! Валерия пишет акварели, графику — некая смесь стилей, модернизированный прерафаэлитизм, как она называет свой метод. Впрочем, ей подвластно все — и в настенной живописи есть опыты, она расписала фресками на мотивы итальянских пейзажей одно из московских арт-кафе, ей впервые хорошо заплатили! О будущем Валерия не задумывалась, самое трудное — понять, чего она хочет, а рады ей везде, зовут к сотрудничеству. Была притягательность в работах Валерии, несомненно.

И тут разразился штормом настоящий семейный скандал. Софья Никитична застала их вместе, вечерний поцелуй на подоконнике, а Лера совершенно раздета! Семь лет скрывали, и никакого у нее интереса, что там дочка ночами делает, отчего на свидания не бегает. Сплошная антропология у мамы на уме, изучает человека, и особенности работы его мозга, не отрываясь.

Но когда узнала, когда воочию увидела — ведет себя, как крикливая тетка на базаре. Обещает мужу вселенские громы и молнии в виде заявления в полицию, грозит не просто увольнением отовсюду без права на восстановление, но расследованием и судом — я тебя в тюрьму упеку на много лет вперед! Да и грязь судебного разбирательства уже яма.

Так что Валерии ничего не оставалось, как сразу же после экзаменов (выпускные она у мамы выторговала, та обещала повременить с карами небесными до получения диплома дочерью-изменщицей) сбежать в заочно любимую Италию почти что с первым встречным макаронником. Джузеппе на московской улице за ней увязался — и так вовремя! Даром что простой официант в неаполитанской пиццерии — перемещение мигом организовал, преодолел формальности и сложности с визой, они устроили спешный брак с импровизированной свадьбой чуть ли не на бегу, словом, «весь этот джаз». Лера, на удивление, всерьез увлеклась говорливым брюнетом с щегольскими усиками, выговаривала вслед за ним какие-то фразы, она способная, запоминала слету. Стала смеяться чаще, временами печать порочности исчезала напрочь, обычное девичье личико, в нем жадность к новым впечатлениям — перед Валерией открывался неизведанный мир! Домашнее грехопадение прекратилось, будто тумблером щелкнули, в одно мгновение началась совсем иная жизнь. Не под папиным крылом, надежно укрывающим от несчастий и неприятностей. Нет, открытое небо и простор. Вперед, красавица, навстречу приключениям! И приключения не замедлили.

Другая, другая жизнь — и Валерия никак не могла взять в толк, что именно так родительницу взбесило, ведь у самой никакого секса с мужем много лет! Неужто лучше, чтобы отец на стороне романы заводил? Она зорко следила, чтобы папа с дочкой вовсе прекратили общение. Растерянность и молчание в доме стали привычными. Богемной дамы, допускающей любые семейные комбинации, из Софьи Азимовой не вышло. «Как деревенская баба мыслит», — злилась Лера. Поводов для злости теперь в избытке, хоть отбавляй.

Отец перед ее отъездом подсунул под дверь записочку, в ней небольшая сумма и строчки неровным почерком: «Родная, прости, что так нелепо вышло. Сообщишь адрес, я буду тебе помогать постоянно. Люблю».

А я ведь его одного люблю. — Подумала Лера почти равнодушно. — Такой любви не будет больше, никогда. — Плечи ее затряслись вдруг от неожиданно накрывших рыданий. Она плакала беззвучно, потом упала на кровать и выла, уткнувшись в подушку, почти до самого утра. Отношения с отцом ее мучили, наслаждение смешивалось со стыдом, она семь лет тонула и выплывала на поверхность, будто воздуха набрать — и снова затягивало обратно. Не на дно болота, нет — океан манит, там столько красок, там вдохновение и восторг.

Почти тридцать лет прошло, у Валерии взрослая дочка и сын-подросток, Сильвия рождена в Неаполе от того парнишки, что увез ее из Москвы. Джузеппе как спасательный круг сгодился, семья впопыхах образовалась, так же и продолжалась какое-то время — обустройство оказалось не таким простым делом. Поиски работы, ее картины не продавались, Валерия всерьез занялась настенной живописью, расписывала церкви, фрески реставрировала, столько новых навыков!

Неаполь стал продолжением учебного процесса, но экзамены принимали заказчики. Не сбавляя скорости дочку на свет произвела, как только все успевала!

Из любовной истории в целом мало что в память врезалось, разве что скандалы. Настоящим поводом для них был недостаток взаимных чувств, да и вообще какие там чувства! Лера с ее опытом запретных ласк, вызывающих стопроцентный оргазм, для обычных отношений мертва, ей попросту скучно делается. Скучно, и сбежать тянет. На волю. О чем она незамедлительно мужчинам сообщает.

Джузеппе не обрадовался, когда она ему сказала, что нет в нем ничего, что ее возбуждает. А механический секс это пытка. Он ворчал в ответ, обижался. Надоело. Сняла Лера комнату в пригороде, мыкалась с маленькой Сильвией — а спасителей повадилось к ней хоть отбавляй! Наведываться и исчезать. В общем, завертелась карусель с лошадками.

Но какие яркие тона вокруг, Неаполь создан для нее, это симфония красок. Огни большого города, что так манили ее на том московском подоконнике, заиграли новыми тонами. Валерия писала пейзажи, крупные мазки контрастных тонов. Возникали на холсте фантастические корабли, готовые отправиться в плавание.

Картины вдруг стали пользоваться успехом, появились поклонники не прекрасных глаз художницы, а ее живописи, что куда важней! Выставки свои организовывала — и картины покупали, Валерию приглашали в Рим и во Флоренцию, в заказах недостатка нет.

Хозяин флорентийской галереи развелся с женой из-за нее, какое-то время они были счастливы, ах, Альберто! Потом прощай, Альберто — но детей уже двое, очаровательный сынишка на руках, звать Антонио. И совсем неожиданно, планов таких не было и в помине — Лера встретила немецкого предпринимателя, тот очарован, разумеется — и ей захотелось уехать из Италии. Почему? А захотелось, разве нужны объяснения.

С ним и уехала. Так она оказалась в этом маленьком городке. И документы оформлены, и свадьбу сыграли — «я вне закона детей не рожаю, с чужими мужьями не сплю». За Фридриха, разумеется, вышла замуж, он совершенно в моем вкусе! — огромный, татуированный и тупой, головой можно гвозди забивать.

Первое время секс с ним был восхитителен. И квартира в центре города, у меня там сейчас мастерская, и комната для Антонио — дочка Сильвия давно отделилась от меня. И не поверишь — Сильвия меняет бойфрендов каждый месяц, вся в меня. И тоже стала дизайнером. Таланта я в ней не вижу, но ей очень хочется быть на меня похожей во всем. Моя гордость и моя боль. У нее ведь несколько языков, образование я гуманитарное для нее выбрала, так что дочка в любой момент может начать книжки переводить или делегации сопровождать. Правда, она работать вообще не любит, ее призвание называется «бойфренд должен меня обеспечивать», сама не знаю, как она такой выросла.

Антонио учится в школе, и Германия ему нравится. Словом, все у Валерии вполне благополучно выглядит.

— А куда Фридрих делся, раз у тебя с Бенисио разборки чуть ли не каждый день?

— А, Фридрих… Он в конце концов в Индию от меня сбежал. Квартиру оставил мне, долги тоже… но по его словам, бежал он не от налоговой, а от моего творческого вдохновения. Оно с его присутствием никак не сочеталось. Скучен оказался невероятно! Я погибала с тоски, спать с ним вообще не могла. Он меня из дому выгонял чуть что, обвинял, что у меня смена настроений каждые полчаса, что со мной невозможно быть рядом. Избавилась, спасибо Господу. Но никогда унижений не забуду и замуж больше не выйду. Твердо решила. Сначала любовь на века, стань моей, и я брошу к твоим ногам мир… а потом мелочные разборки, иди на улицу вместе с детьми. Как мужья меня достали! Ты вот смотришь на меня с состраданием, а я с Бенисио наконец-то счастлива. Домой к себе дольше, чем на одну ночь не пускаю, он как запретный плод. Огромный, татуированный, настоящая дикая горилла. Мне стыдно, что он дерется, это уже в восьмой раз. А после на коленях стоит, клянется, что жить без меня не может. Вначале стыд, боль, а потом невыразимый восторг, у нас охренительная химия! И такая магия секса!

Я слушала свою новую подругу, и понимала, что она никуда не уйдет от Бенисио. Наркоман, дилер, ну и что? Синяки проходят, кости срастаются, не убьет же он ее в самом деле. Она нашла свое счастье. Тождественное тому, что матерью грубо отобрано, снова эта вдохновляющая смесь стыда и неги, насилия и порочной тяги к запретному. Иначе никакого кайфа, ведь страшна только потеря вдохновения. Ей надо творить, создавать, придумывать. Остальное глупости, запретов нет.

Валерия с упоением работает, чтобы не сказать резче — подметки рвет от усердия. Ищет инвесторов и заказчиков, у нее обширная переписка с галереями, она идет в ногу со временем. Ее имя широко известно в узком кругу — но зато свой круг.

Одно странно и причины понять не могу — в ней столько энергии и бунта, а картины при этом красивы, но холодны и мертвы. И только итальянские пейзажи, которые она иногда делает по памяти, манят искусным чиароскуро, контрастами красок, в картинах появляется настоящая страсть. В них те самые огни, на которые она смотрела с подоконника в девичьей комнате. Огни большого города, что так манили!

А потом началось, ведь именно в один из таких вечеров началось. И нет другой жизни, кроме той, что сбылась. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>